Невосполнимая потеря
Он принимал участие в боевых действиях на территории Афганистана, проходил службу в Иракской Республике в должности тренера спортивно-парашютной команды ВС Ирака. На его счету было более 10 000 парашютных прыжков. Награжден орденом «За службу Родине в ВС СССР» III степени, медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» II ст., медалями «За отвагу», «За боевые заслуги», «За отличие в воинской службе» II степени, многими ведомственными и общественными наградами. Именно под его руководством Ульяновская команда парашютистов неоднократно признавалась лучшей в России. С 2003 года он работал в руководстве региональной организации «Боевого братства». За большой вклад в развитие парашютного спорта, патриотическое воспитание молодежи и активную работу в ветеранском движении ему было присвоено звание «Почетный гражданин города Ульяновска». В августе 2011 года, в возрасте 65 лет вместе с командой ветеранов-парашютистов Петр Сергеевич совершил прыжок с парашютом на авиашоу, который был занесен в Книгу рекордов Гиннеса как самый возрастной коллективный прыжок.
Петр Сергеевич не раз смотрел в глаза смерти, но всегда благополучно выходил из сложнейших ситуаций. Но смерть все же настигла его в виде тяжелейшей болезни. Он был настоящим воином и истинным патриотом, увлеченным спортсменом, умеющим передать свою страстную любовь к небу. Таких людей в мире очень мало. И теперь стало еще меньше. Останется только память о человеке-легенде.
Десять лет назад я писал о Петре Сергеевиче и его семье в «Российской газете»:
Испытание себя
У семьи Лучшевых наследственная болезнь.
Мать — Галина Сергеевна, учительница географии. 550 прыжков с парашютом.
Младший сын – Сергей. Капитан. 400 прыжков с парашютом.
Старший – Павел. Майор. Летчик-исследователь, начальник поисково-спасательной и парашютно-десантной службы Центра по переучиванию летного состава. 1500 прыжков с парашютом.
Отец, глава семьи – Петр Сергеевич — 11-кратный рекордсмен мира по парашютному спорту, абсолютный чемпион Вооруженных сил и воздушно-десантных войск, победитель и призёр десятков всероссийских и международных соревнований. Имеет почётное звание «Заслуженный тренер» и высшую квалификацию спортивного судьи. Более 10 тысяч прыжков. Парашютистов с таким счетом в России едва наберется пара десятков.
Вот такая наследственность.
Петр Сергеевич говорит, что и младшенькая внучка может пойти по тому же пути – уж больно натура неугомонная. В деда, наверное. А дед, хоть и на пенсии, то и дело наведывается на аэродром «Белый ключ» ульяновского аэроклуба. Там у него вторая семья. Нет, он не двоеженец, хотя вторая любовь не меньше, наверное, чем первая – любовь к парашютному спорту. «Детки» — те, кого он учил и растил до уровня мастеров спорта международного класса, всегда рады. А ему только этого и надо. И соревнования посудит, да и сам при случае попрыгает.
— Зачем? – спрашиваю.
— Как – зачем? Это ж заряд энергии дает. Мне даже кажется, что перестану прыгать – стану стариком. А еще хочу, чтоб молодые видели и знали, что даже в этом возрасте благодаря парашютному спорту можно оставаться здоровым и крепким.
С легкой руки местного журналиста его называют «Лучшев из лучших».
Год назад он встретился с сыновьями на аэродроме, чтобы отметить свой десятитысячный прыжок. Решили, что лучше всего это сделать в воздухе. Как команда: Лучшев и сыновья. На высоте в 2,5 километра покинули самолет, сошлись в свободном полете, обменялись рукопожатиями и полетели вместе, взявшись за руки (какие крепкие семейные узы!). Около 45 секунд свободного и семейного полета.
— Маму не взяли – у нее в прыжках большой перерыв, опасно. Хотя, был случай – повела она свой класс в поход. Пришли на аэродром, поставили палатки. Детки довольны: природа, красота, а еще – настоящие самолеты и настоящие мастера спорта. Я ей говорю: что, мол, Галина Сергеевна, а слабо тебе вспомнить молодость? И подаю парашют. А что, — говорит, — запросто! И прыгнула с вертолета. Детки аж рты раскрыли: вот это учительница!
Мы с ней и познакомились на аэродроме в Ташкенте. Она тогда пионервожатой была и парашютным спортом увлекалась, как инструктор вела несколько групп молодых парашютистов, выступала со сборной Узбекистана.
А дети наши так и росли, сызмальства глядя в небо. Хоть кепки шей с большими козырьками, чтобы поменьше поглядывали туда! Младший вообще начал прыгать с восьмого класса. А старшему я сам затравку дал. Он вдруг плохо учиться стал. Вот, я и пригласил его на прыжки. Дал попробовать несколько раз. А потом сказал: пока не исправишь все свои двойки, о прыжках больше не мечтай. Но он-то ведь уже вкусил этого «наркотика»! Исправил все. А потом так и прикипел к парашютам и авиации.
В тот же день юбилейного прыжка Лучшев сделал себе еще один подарок. Дело в том, что Павел, привез свой «новый» парашют — ПД-47, 1947 года выпуска. Исторический экземпляр, 40 лет назад снятый с вооружения. Он восстановил эту древность, собирая составные части в разных концах России. Привез отцу показать свой только один раз испытанный раритет. А тот как увидел:
— Я же начинал с таких! Дай-ка, сынок, я должен испытать его!
И как в молодость окунулся.
Слушаю Лучшева и думаю: вся его жизнь – испытание самого себя.
— А мне это интересно, как поведу себя в сложной ситуации. Вообще-то, этот интерес, может, меня и спас от плохой дорожки. Я ж хулиганом рос. Наше послевоенное поколение – это блатная романтика. Вроде, и построже были порядки, а она была распространена. Наверное, зародилась еще во время войны, когда пацаны росли без отцов. Сбивались в стаи и жили по законам стаи.
Как у Высоцкого – «…сперва играли в фантики в пристенок с крохоборами, и вот ушли романтики из подворотен ворами». Драки были то и дело – двор на двор. У меня даже был свинцовый наладонник. Страшный удар получался от него. Не так давно решил навестить свою родину, Курган. С горечью узнал, что большинство из нашей дворовой компании уже давно по тюрьмам.
Но мне повезло: я бредил авиацией. Был у нас журнал «Крылья родины» — я его до дыр зачитал. Решил проверить себя в прыжках с парашютом.
Одно из первых испытаний – самодельный парашют из простыни, с которым он прыгнул с гаража, порвав простыню и получив взбучку от матери.
Когда подрос, пришел в аэроклуб, но не прошел комиссию – что-то с кровью оказалось не так. Что поделать, пришлось идти на обман. Попросил друга сдать за меня кровь. Друг застенчивый, — силой толкал его в кабинет. …Но, думаю, парашютный спорт от этого обмана даже выиграл.
В первый же год он набрал 100 прыжков, а потом армия – Фергана, Воздушно-десантные войска. Упорства, вроде, хватало. Дальше все пошло в гору: сборная ВДВ, сборная Вооруженных сил, где получил первую золотую медаль на чемпионате дружественных армий, а 70-м – сборная СССР по парашютному спорту. Взялся изучать английский язык. «Надо, говорит, попробовать, осилю ль. Да и пригодится еще». В перерывах между прыжками закончил заочно ташкентский «ин-яз» (даже в аспирантуру приглашали). Казалось, что еще надо человеку? Жизнь идет в гору. И вдруг – готов оставить все: просится в Афганистан.
— Зачем, Петр Сергеевич?
— Тогда межсезонье было, большой перерыв в тренировках. Осень, все равно прыжков нет. Вот я и попросился добровольцем, в счет, так сказать, отпуска. Для начала – парашютный городок строить, тем более, опыт есть. Сделал парашютный городок (жалко – сколько материалов выкинули зря…). Паша Грачев (он тогда еще майором был) принял его у меня, хорошо, говорит. Что, мол, хочешь? Я говорю: хочу на боевую операцию. Ну, говорит, если хочешь – ладно. Вон там капитан из Союза прибыл. Ознакомительная операция будет. Поедешь с ним наводчиком-оператором. И вот, познакомили меня с капитаном, комбатом со звероподобной внешностью, рычащим голосом и красивой фамилией. За время операции понял, насколько внешность обманчива: Лебедь оказался умным и грамотным командиром. И никакого солдафонства не было. У нас завязались дружеские отношения, и я решил остаться в его батальоне.
— Почему? Разве в спортивной команде было плохо? Или новых видов адреналина хотелось?
— Нет, просто я изучал себя. Мне было интересно, как буду вести себя в боевой обстановке. Мне кажется, любой мужчина должен испытать себя. И второе: там наши ребята воюют. Кто должен это делать? Там пацаны по 18-19 лет. А я уже с опытом. Ну, и люди вокруг были интересные. Вообще, мне на людей везет.
Только прижился — Лебедь сообщает, что меня телеграммой вызывают обратно в сборную СССР. А я уже прошел обучение на минометчика, принял взвод, вооружение. Уехать – все равно, что дезертир. Придумали отговорку, и Александр доложил в штаб полка, что прыгать с парашютом мне здоровье-де больше не позволяет, а врачи рекомендуют для восстановления афганский климат (самое смешное, эта совершенно дурацкая отговорка сработала). Остался с Лебедем.
— И Вы испытали, что такое война?
— Война – это всегда труд, страх, грязь, кровь, вши и блохи. И бойцы со слабой психикой такого испытания не выдерживают. Дичают, срывают зло. Прорываются звериная жестокость и самые низменные инстинкты. И все это замешано на страхе… В экстремальной обстановке хочешь–не хочешь – будешь изучать себя. Почему-то никак не забывается тот перекресток среди дувалов (глинобитных заборов). Темно, и трассирующие пули видны невооруженным глазом. Глаз успевает зафиксировать эти светлые черточки. И страх. Я видел, как пуля с характерным звуком попадает в человека. Выстрела не слышно – только вдруг шлепок и брызги крови. Даже сейчас тяжело вспоминать это. Тот, кто говорит, что не страшно, врет. Или ему место в психбольнице. Ноги не идут. А потом смотришь на бойцов, совсем еще мальчишек, и начинаешь понимать, что сейчас все зависит от тебя. И искать закономерность в пролете пуль, чтобы успеть проскочить.
Медаль «За отвагу» парашютист Лучшев получил за нарушение правил. Разведрота попала в засаду, и помочь ей было нечем. Из всей артиллерии — только миномётный взвод Лучшева. Но цель намного дальше, чем сможет долететь мина. Тогда он прогнал весь свой взвод в укрытие и, втрое увеличив дальнобойный заряд, стрелял один, при каждом выстреле думая, что сейчас миномет может разорвать. Можно сказать, что испытание прошло успешно, и рота вернулась без потерь.
А за еще одно нарушение правил, когда он спас взвод соседней роты, стреляя в одиночку из минометного ствола без лафета, плиты и прицела, получил медаль «За боевые заслуги».
— Нарушать, по большому счету, приходилось часто.
— Как же так, Петр Сергеевич, Вы же только что говорили, что цените порядок, железную дисциплину, что жизнь бардака не терпит?
— Когда стоишь перед выбором, делать по правилам, но подставить ребят под угрозу гибели, или нарушить все, но, может быть, спасти, приходится выбирать.
Вернувшись в Союз, он понял, что безнадёжно отстал от своих товарищей по сборной страны. Командование предложило перейти на тренерскую работу. Подготовил нескольких мастеров международного класса, чемпиона страны. Получил звание Заслуженного тренера. Дело наладилось.
И вдруг – звонят в Фергану из Москвы: «Тебя посылают Ирак — готовить их коммандос. Билеты уже куплены, сдавай дела, через 5 дней вылетаешь в Багдад». Возможно, какую-то роль сыграло и то, что он мог объясняться по-английски.
— Моего желания никто и не спрашивал. Да и я не сопротивлялся. Ирак, так Ирак. В Багдаде руководитель нашей военной миссии удивился скромному званию: «Несмотря на Ваши заслуги, с Вами разговаривать не будут. Здесь смотрят только на погоны». Так я был в один момент произведён в подполковники иракских войск спецназначения. Выдали форму «мукаддама» (подполковника), выделили джип с водителем, слугу-адъютанта, переводчика, огромную квартиру в центре Багдада. Английский, кстати, пригодился – там его знают многие. Да и переводчика часто не было. Потом и по-арабски стал немного говорить. Правда, слова для связки-то русские вставлял. Особенно во время тренировок. Однажды спрашивают: «А почему саид хабир (господин специалист) называет нас часто женщинами легкого поведения?». С огромным трудом объяснил. Они вообще-то как большие дети – доверчивые, все понимают дословно. Но дисциплина была железная. Уоррент-офицер, не выполнивший одно мелкое поручение, был избит палкой и уволен из армии, несмотря на мои протесты.
— Ирак чем-то напоминал сталинские времена нашей страны?
— Чем-то – да. Эти портреты Саддама на каждом шагу. Много было непонятной жестокости. Но не воровали, потому что – расстрел. Там все было построено на религии и на страхе. Но, мне кажется, большинство населения Саддам устраивал. Это у них в крови авторитарный режим – шах ли, шейх ли, Саддам ли.
Спустя год после возвращения из Ирака, одним из последних указов, Горбачёва был указ о награждении Лучшева орденом за успешное выполнение специального задания.
Снова Узбекистан, где Лучшев был тренером сборной команды республики. Неплохо выступали даже на чемпионатах мира. А потом вся команда уехала в Ульяновск. Что поделать, если министр обороны Узбекистана стал настаивать на национальной переориентации сборной, а доводы, что узбекам прыгать с парашютом не свойственно, генерала не убедили. А может, это и к лучшему, говорит, улыбаясь Лучшев.
— Вам везет?
— Везет, хотя везение – это такая ирреальная категория. В авиационный спорт попал – повезло. В афгане везло много раз: туалете вовремя присел – а там, где стоял, осколок прошил кабинку, пули в двух сантиметрах от головы делали дырки в заборе. Человек на прыжках пролетел через мой парашют, порвав его. В мире всего-то было два таких случая. В первом человек погиб. Во втором – мы оба остались живы. Еще на хороших людей везет.
— На хороших людей — благодаря испытаниям, когда видно, кто есть кто?
— Наверное. Черт его знает, может, наоборот. Просто человек начинает иначе проявляться в этих делах. Когда прижмет – какие-то неизвестные резервы включаются. Смотришь на командира – а он спокоен, и сам становишься спокойней и крепче. Прекрасные люди встречались. Всех не перечесть. Но известные – Александр Лебедь, Павел Грачев, Валерий Востротин.
— Грачев – тоже?
— Грачев того времени – очень порядочный человек. Я с ним работал, видел, как он переживал за людей, за солдат. Но потом… Не знаю, верить или нет этим публикациям…
— Вы считаете, что человек, попадая в другую обстановку, может измениться? Или у сильного человека все-таки должен быть свой внутренний стержень?
— Если перед человеком встала проблема выбора: быть честным и прозябать в нищете, или принять правила игры и идти вверх, немногие, видимо, устоят перед соблазном.
— А вы, если возникнет такая ситуация, тоже готовы менять правила игры?
— Ну, сейчас я стар для этого. А когда молодым был… Возможно, не по-крупному, а в мелочах я послабление, вероятно, дал бы. Особенно, если б меня пытались направить те, кому доверяю. У меня характер не такой твердый.
— И это говорите Вы, испытавший столько всего, что иному и за три жизни не набрать?
— Человек вообще слаб. А что корчить из себя героя? Я уже не в том возрасте. Перед кем показушничать? Это только в кино бывает. А так – люди – есть люди. И обстоятельства бывают значительно сильнее нас. Зачем зарекаться? Даже Путин, смотришь, такой волевой – но и у него, порой, обстоятельства оказываются сильнее. А я – ничем не выдающийся, обычный человек.
Я даже не ожидал, что в разговоре о самоиспытании человека мы вдруг придем к такому неожиданному выводу. Если уж даже такой человек как Лучшев говорит о том, что легче побороть самый жуткий и животный страх, чем соблазны… Впрочем, это только его предположения. Сам он ни высот, ни чинов, ни богатства не имеет, да и не искал. Считает, что главное для него – любимая работа, семья, дети, и чтобы все у всех было в порядке. А порядок он любит, потому что знает, насколько слаб человек.
Но главная его слабость – все-таки небо.
— Небо – это небо. Человек всегда мечтал поспорить с птицами. И я не исключение.
Лучшев втайне мечтает прыгать как минимум до 60 лет. Так что через год, на свой юбилей, он снова собирается организовать встречу с сыновьями в полете.
— Пусть молодежь посмотрит, как можно благодаря авиационному спорту сохранить крепчайшее здоровье. Чтобы сегодняшним мальчишкам тоже захотелось испытать себя.
Cергей Титов
skyzmey.livejournal.com