Директор Родины

Россия в целом неуютная. И города ее неуютные. По большей части. Обычно районы, более-менее подходящие под определение «уютный», расположены в центре и совпадают с местами исторической застройки. Такая застройка соразмерна человеку и создает визуально и психологически комфортную для него среду. Уютность исторического центра города во многом зависит от того, насколько удалось сберечь дореволюционную архитектуру. В русских городах с этим обычно все плохо, но Ульяновск представляет собой приятное исключение.

«Ни в одном другом уголке России нет такого центра города. Есть монастыри и храмы, есть загородные усадьбы, но чтобы такой заповедник был в центральной части областного центра, это единственный пример в стране«.

В декорациях опрятных деревянных домиков и каменных усадеб модерна чувствуешь себя естественно и уютно. Сложно представить, что за этими красно украшенными фасадами стоит большая… мы хотели сказать — личная драма. Но лучше напишем — личная победа одного человека.

Нам вообще не хватает историй о победах.

Пусть одна будет здесь.

(Нижеследующая цитата уплывает вверх в стиле начальных титров из «Звездных войн»:)

«В XX веке наш город, представлявший собой до революции один из красивейших губернских городов Среднего Поволжья, претерпел существенное разрушение. В 1920-е–1930-е годы была уничтожена культовая архитектура, и полностью утрачен высотный силуэт города.

В связи с реконструкцией Ульяновска, связанной с празднованием 100-летия со дня рождения В.И. Ленина, была утрачена большая часть застройки исторического центра старого Симбирска.

Вместе с тем город сохранил историческую планировку центральной части, значительные в архитектурном отношении памятники гражданской архитектуры XVIII-XX вв. и большую часть рядовой исторической застройки. Сегодня памятники деревянного зодчества Симбирска, определявшие некогда своеобразие городской застройки, сохраняются в центральной части Ульяновска – историко-мемориальном квартале Музея-заповедника «Родина В.И. Ленина».

Вот этот мужчина с довольно простой внешностью.

Он органично смотрелся бы в образе тракториста в поле. Или солдата в окопах Великой Отечественной. При необходимости продолжите ряд глубоко народных образов сами.

Чиновничий пиджак на нем кажется несколько чужеродным элементом.

И, в общем, типаж не обманывает, но к нему, конечно, далеко не сводится.

Это Александр Николаевич Зубов (1959-2012). Он руководил музеем-заповедником «Родина В. И. Ленина» на протяжении 24 лет, с 1988 года.

---

На западе симбирской земли стоит Никольская гора. Когда-то там был острог Засечной черты. Согласно легенде, однажды к острогу подошла ногайская орда, потом что-то случилось, и враги отступили. Версии произошедшего разнятся. То ли в небе над горой явился гигантский седой старец, которого убоялись интервенты. То ли это был образ ослепительно белого храма. То ли белой горы. То ли белой лошади. Согласно другой версии, ногайцы вообще ничего не видели, потому что святой Николай их ослепил, когда они спали. Более реалистичные предания говорят о том, что «сработал» крестный ход с иконой епископа Мирликийского. Наконец, есть мнение, что неприятеля остановил не святой Николай, а некий местный подвижник, бесстрашно сражавшийся с захватчиками.

Александр Зубов родился в селе Елховка, что в 30 км от Никольской горы, в семье безногого кузнеца, который получил увечье в Великую Отечественную.

С пятого класса Саша Зубов воспитывался при живых родителях в школьном интернате соседнего села Сара — обычная практика в советских деревнях.

«В одной большой комнате жили и пятиклассники, и десятиклассники. Можно представить, что это был за конгломерат. Все курили, а я не курил, они валяли дурака, а я в это время учил уроки»,

— вспоминал Зубов.

К родителям нужно было идти пешком километров десять.

Длинная прогулка домой на всю жизнь станет одним из самых главных удовольствий нашего героя.

Зубов был идеальным образчиком того, что нам нравится называть крестьянская интеллигенция (КИ).

Это такие люди, которые, с одной стороны, уже преодолели ограниченность представителей закрытых консервативных сообществ, а с другой — сохранили любовь и уважение к народной культуре и быту и глубокую эмоциональную привязанность к ним.

У КИ нет того культурного багажа, который еще до получения образования городской интеллектуальной элите обеспечивают семья и среда. Нет у КИ и городского снобизма. Как нет и интеллигентского нигилизма — КИ с трогательной доверчивостью и заведомым уважением относятся к достижениям постигаемой ими высшей культуры и ее носителям, особенно к тем, кто впервые передает им знания о предмете.

Проломив скорлупу своего «невежественного» мирка, КИ, как вылупившиеся птенцы, принимают первого встречного в новом для себя мире за маму. Счастье, если «мама» попадается правильная.

Крестьянские интеллигенты еще не добрались до той степени погружения в дискурс, которая дает иллюзию права на отрицание ценностей, в том числе в той или иной форме материализовавшихся — в литературной, архитектурной, даже какой-нибудь идеологической. Они осознают, что такого права у них нет, и при оценке какого-то сложного события, явления или личности нацелены на то, чтобы найти оправдание предмету, примириться с его существованием. Поэтому КИ гораздо снисходительнее ко многим вещам, чем записные властители дум.

И еще одно важное качество КИ — это природное чувство дома.

Они выросли в крестьянских избах, и какими бы ни были те избы морально и физически устаревшими, какие бы тяжелые истории, возможно, ни были с ними связаны — избы являли собой дом, который можно было любить.

Когда у тебя есть дом, который ты любишь, или хотя бы четкий образ такого дома — это, определенно, влияет на всё, что ты делаешь.

Если ты вырос в деревянной избушке с резными наличниками, то тебе по праву рождения дается совершенно особенное чувство Родины.

---

Примерный ученик поступил на исторический факультет Ульяновского пединститута.

Советская «кормящая мать» пичкала птенца двумя сотнями ленинских трудов и прочими обязательными блюдами идеологизированного образования. Именно в таком виде сельскому прилежному ученику открывалась «цивилизация», большой мир, и Зубов, конечно же, всем невинным сердцем «младенца» принял этот материнский урок.

Ленинское учение,как к нему ни относись, очевидно, входит в противоречие с главным делом жизни Зубова — сохранением всего того старья, к которому сам Ильич не питал никакого пиетета (речь не только о симбирских развалюхах, но о них, наверное, в первую очередь). Однако, как мы помним, крестьянские интеллигенты нацелены на то, чтобы оправдать и при необходимости примирить друг с другом сложные, но ценные для них явления.

Зубов, которого учили ценить Ленина (а он — и учился, с упорством и заведомым успехом ребенка, который пытается ходить) — так вот, Зубов до конца жизни считал коммунистического вождя гением. В 200 ленинских трудах можно найти много всего разного, Зубов взял оттуда полезное: Ильича он ценил за гибкость, умение отдавать приоритет успеху общего дела в ущерб личной славе, способность перестраиваться и исправлять ошибки. В соответствие с этими идеалами Зубов старался поступать и сам.

Крестьянские интеллигенты с их еще не отращённым нигилизмом и детской восприимчивостью к идеологии были, как представляется, наиболее подходящим материалом для создания позднесоветского чиновника — опоры режима. Зубов, наделенный к тому же всеми необходимыми личностными качествами, подходил под этот образ, как ножка Золушки к туфельке.

Разумеется, прилежный ученик строил себе карьеру по комсомольской линии. Это было на излете советской эпохи, о комсомольцах в то время уже снимали «разоблачительные» фильмы как о любителях порочной жизни и беспринципных карьеристах (см. «ЧП районного масштаба»). В конце 80-х он возглавлял Ульяновский городской комитет ВЛКСМ. В отличие от значительной части «коммунистической молодежи», Зубов по причинам, которые мы назвали, верил в то, что делает в этом качестве. Хотя и тяжело переживал ситуацию.

Зубов занимался строительством МЖК, молодежных жилищных комплексов,и совершенно не думал о музейном деле и проблемах старого Симбирска, когда его вдруг назначили начальником музея-заповедника.

---

У всякого выдающегося человека есть учитель. У Зубова таковым был Сытин:

Сытин, наверное, мог прожить всю жизнь, ни разу даже не то что не посетив Ульяновска, а даже и не подумав про него. К счастью, тоталитарная система распределила крупного историка, специалиста по Великой французской революции, коренного москвича, в маленький город на Волге.

Сергей Львович Сытин взял с собой в Ульяновск фотоаппарат и ходил с ним по улицам. И вот максимально наглядная воспитательная польза архитектуры: было что-то в не успевшем развалиться старом Симбирске, этих фасадах, хранящих память о дворянских, купеческих, буржуазных хозяевах — было в этих зданиях что-то такое, что сквозь объектив фотокамеры заползло в мозг убежденно советскому историку и превратило его в первого во всех смыслах ревнителя и хранителя дореволюционной городской старины.

Сытин стал фанатичным краеведом. Он разыскал все старые фотографии города, которые можно было найти,рассмотрел их до мельчайших деталей и раскрыл все их сюжеты.

Он исследует каждый пиксель города, по ходу дела ищет в нем следы пребывания семейства Ульяновых и как будто даже находит («площадь выглядит такой, какой ее видели гимназисты, включая Сашу Ульянова»), но на самом деле единственно важное в этой его работе другое. Сытин буквально оживляет старый город. Он показывает нам фото и объясняет, кто, куда и зачем шел. Почему тут стоял или сидел. Кто что вез. Как сыщик, по мельчайшим деталям он восстанавливает события неказисто запечатленных дней— но не чтобы раскрыть преступление, а, наоборот, чтобы восстановить течение обычной, нормальной жизни. Это как если бы Шерлоку Холмсу поручили выяснить не то, как умер погибший, а то, как погибший жил.

Посмотрите на эту фотографию, а потом почитайте, как ее видит Сытин:

«Перед нами Карамзинская площадь. Мы видим ее почти такой, какой видели ее гимназисты (в том числе и Саша Ульянов) из окон гимназии. На переднем плане — лужа. Группа рабочих, а возможно арестантов, разбивает сквер вокруг памятника Карамзину. Слева, у временной ограды будущего сквера, стоят дрожки с кучером на козлах. Кого он ждет? Быть может, кого-либо из гимназического начальства. Не исключено, что извозчик только что привез самого фотографа. Ведь аппарат и необходимые принадлежности весили тогда пуда два. Направо от памятника другая живописная группа — несколько мастеровых в фартуках и женщины в черном — возможно, монашенки из расположенного рядом женского монастыря. Видна Никольская церковь, построенная в конце XVIII века».

— Сергей Сытин, «Таким был Симбирск».

Это Сытин придумал музей-заповедник. Именно его любовь к старому городу, талант и авторитет сделали возможным существование такого проекта.

Это Сытин же, который, как говорят, собирал подробную информацию обо всех своих студентах, выбрал Зубова на должность директора «Родины Ленина».

Видимо, подобно современным алгоритмам соцсетей, Сытин умел понимать людей лучше, чем они себя сами. Так, Зубов, который до назначения никак не соприкасался с проблемами старого Симбирска, позже скажет: «Через какое-то время я с некоторым даже удивлением понял, что заповедник — это мое, и что уходить я отсюда не хочу категорически».

Наверное, помимо прочего, Сытину на этом посту нужен был сильный боец, солдат. Если так, то выбор был точен на 100%. Потому что выигрывать битвы пришлось сразу.

(Фото: http://www.ulzapovednik.ru/)

Первое сражение состоялось в 1990 году при симбирской мужской гимназии, где учился Володя Ульянов. Решили вернуть ей аутентичный вид 1880-х годов. Для этого необходимо было повесить на стены огромные портреты царей, а по красным углам расставить иконы. Несмотря на сопротивление провинциальных commies старой закалки, идею удалось «продавить».

Все это делалось, разумеется, именем Ленина, и даже, наверное, искренне. Но, кажется, если по-настоящему, — то не во имя коммунистического вождя, а ради исторической достоверности. Любой, кто занимался наукой, поймет, что имеется в виду: процесс поиска научно убедительного результата ценен сам по себе — так процесс охоты для современного охотника ценнее добычи.

Наверное, это фантастическое ощущение: понять фотографию, осознать ее именно как запечатленное мгновение жизни — и увидеть жизнь, которая длилась до и продолжилась после этого мгновения. Что может быть лучше? Разве что — восстановить ту же фотографию «во плоти», в живом здании, в дереве, металле, бетоне, кирпиче… Так, чтобы самому можно было в этой фотографии оказаться. Разумеется, это недостижимый идеал, но любое приближение к нему… Сложно себе представить что-либо более захватывающее, особенно если ты историк.

Думается, что эти, скорее всего, не проговоренные вслух ценности Сытину вполне удалось вдобавок к 200 ленинским трудам вложить в голову своему прилежному ученику.

И Зубов, безусловно, поставил святыню объективной исторической науки в красный угол своей души, но было там и кое-что еще, то, чего Сытину, может быть, не хватало.

---

Это неизбежно — рассказывать о жизни Зубова в дурацких военных терминах. Сам наш герой, впрочем, тоже мыслил в подобных категориях:

Без патриотизма мы все потеряем. За олигархов сейчас под танки не пойдут. Пойдут только за Родину, если только будет к ней любовь. 

Зубов ходил под «танки». Зубов сражался. Зубов оборонял. Зубов переходил в атаку. Отвоевывал. Освобождал.

Ульяновск входил в «красный пояс» России, и губернатором долгое время после распада Союза здесь был коммунист Юрий Горячев. И тем не менее, в 90-х вопрос о необходимости траты денег на идеологически неактуальную «Родину Ленина» поднимался, и тогда Зубову и команде пришлось объяснять, что музей под открытым небом, на самом деле, не только и не столько про вождя.

Затем закапала ядовитая слюна с звериного оскала дикого капитализма: старинные домики занимали лучшую часть города. Вместо них можно было бы поставить элитные особняки в беспощадном стиле «капиталистического романтизма» с «евроремонтом» или отгрохать высотные многоквартирные дома. Зубов использовал все доступные ресурсы, чтобы не допустить строительства многоэтажек и прочих уродов в городе. Ему приходилось противостоять «авторитетным предпринимателям», наделенным к тому же админресурсом.

«С [самарской организацией] «СОКом» пришлось воевать… Они претендовали на всё. На тотальный контроль: директора менять, финансы через них, землю тут же забрать. Они думали, моя «разведка» поставлена хуже. Нет, нисколько. Я написал письмо [тогдашнему ульяновскому губернатору] Морозову, в совет безопасности и прочее, и прочее. И стали разбираться. Поэтому [выходец из «СОКа», занимавший пост ульяновского замгубернатора] Большаков, когда понял, что если у нас будет война, то неизвестно ещё… Он мне, конечно, может шею свернуть, у него власти тогда больше было, но я могу так по щекам отхлопать, что никакая помада не замажет.

— Александр Зубов, цитата по «Нервы, стрессы, и вот итог – лежу». Brandergofer: Памяти Александра Николаевича Зубова.

Но это лишь большие войны. Сколько было маленьких, чуть ли не каждодневных локальных конфликтов и «горячих точек», каждое поражение в которых могло нанести заповеднику большой урон.

В 2008 году возле деревянного особняка 1916 года на улице Радищева, называемого Теремком (архитектор — Ф. О. Ливчак), был построен четырёхэтажный дом. На его фоне Теремок совсем потерялся. По иску музея-заповедника суд постановил снести новое здание.

Непременно за счет города должны были утверждаться и молодые идеологии.

В том же году появилась идея установить памятник великому булгарскому гуманисту Кул Гали в исторической части города. Зубов добился того, чтобы поставить памятник у центра татарской культуры на севере Ульяновска. В итоге к предложению директора заповедника прислушались.

С какого перепуга в Ульяновске стоят памятники бывшему президенту Азербайджана Гейдару Алиеву, вьетнамскому лидеру Хо Ши Мину, татарскому поэту XIII века Кул Гали? Они ведь портят вид города! Ульяновцы шутят: мол, по количеству памятников их город упорно стремится догнать средних размеров кладбище.

— Александр Зубов, цитата по Роди патриота и назови его на букву «ё»

В 2010 году асфальт в городе начали массово менять на плитку. На главной мемориальной улице Ленина она должна была быть цветной. Зубов выступал против, считая, что это решение нарушит целостное восприятие места. Цветной плитки в заповеднике не появилось.

Увы, не всегда удавалось побеждать. В 2009 году город потерял дом, где в детстве с родителями жил великий физик Игорь Курчатов. Иногда приходилось идти на компромиссы, как учил Сытин.

В 2004 году решено было восстановить уже упоминавшийся Троицкий собор — на новом месте и по иному проекту. Зубов считал это решение ошибочным, но, скрепя сердце, дал добро на строительство. Правда, собор так и не построили — в соседних зданиях пошли трещины, и работы пришлось прекратить.

То, что могло стать с Ульяновском, если бы не Зубов, можно увидеть в любом другом поволжском городке: историческая часть застроена уродливым новоделом, лишь где-то удалось создать прогулочные улицы в стиле Арбата, причем сразу за старинными домами возвышаются наглые многоэтажки.

Это была оборона. Но было и наступление.

---

Двухтысячные годы. Местная пресса рапортует об открытии новых музеев, как газеты военного времени — о взятых нашей армией городах. «В Ульяновске настоящий музейный бум«. Открыт музей «Мелочная лавка»…

«Архитектура модерна»…

«Симбирские типографии»

«Симбирская фотография»

Музей пожарной охраны

Свыше десятка музеев выстраиваются в систему обороны старого города. Новым ордынцам легко было уничтожать безымянные дореволюционные домики. Наделенные статусом музея, домики становятся для врагов неприступными острогами. Появляется целый музейный квартал, так что даже между историческими зданиями втиснуть новострой — кричащее невежество — не получится.

Eсли Зубов был воеводой этой оборонительной системы, то его лучшими бойцами — хрупкие интеллигентные женщины, сотрудницы культурных учреждений. Каждый музей — это их достойная, кропотливая работа.

Учитывая, что большинство музеев посвящены городскому быту (вплоть до его мельчайших подробностей) конца XIX — начала XX веков, получается, что все это большое дело — по сути, любимое занятие Сытина, «оживление» старого фото, перенесенное в реальную жизнь. Музей-заповедник действительно стремится к тому, чтобы стать старой фотографией, в которую можно шагнуть.

Иногда,чтобы изменить содержание, нужно поменять форму. Хочешь, чтобы у тебя поднялось настроение, — скриви губы в улыбку на лице, через какое-то время она станет искренней. Александр Зубов много работал над формой: поступив в вуз, да еще и на факультет, где в то время учились дети городской элиты, поставил себе цель выглядеть и говорить, как местные. Старался одеваться, как городские, работал над речью, чтобы избавиться от сельского акцента. Он хотел, чтобы над ним не смеялись, и добился уважения, а вслед за этим и карьерных успехов.

Реставрация старых зданий — тоже своего рода «переодевание», только в масштабах города. Поменяет ли новая «одежка» тех, кто ее носит?

---

Настоящие ценности проверяются смертью.

Если ценности ложные, то поставь рядом с ними смерть — они рассыпятся в прах.

Александру Зубову слишком рано пришлось пройти этот тест. В 35 лет он столкнулся с неизлечимой болезнью. Когда он отправился в Москву на пересадку почки, не знал, вернётся ли живым в Ульяновск. Вернулся.

Ценности подтвердились — Зубов продолжил свое дело со всей возможной энергией.

До тех пор, пока он еще мог говорить публично, он говорил о том, что хотел бы еще что-то «защитить», «спасти», «сберечь».

Я ещё раз попрошу у Господа дать мне немножко пожить, поработать, защитить город. Спасти что-то еще можно. Сберечь что-то еще можно.

Говорят, Ленин в 14 лет выкинул свой нательный крестик в мусорку. Век спустя верный ленинец этот крестик достал и надел себе под рубаху.

Когда Зубов приехал после пересадки почки, захотел посетить церковь в селе Иванькове, рядом с его родной Елховкой. В этой церкви его крестили. В храме не смог сдержать слёз. Долго беседовал с батюшкой.

— Господь тебя не забрал. Так что живи по заповедям и неси свой крест, — сказал ему священник.

— А как мне его, батюшка, нести?

— Ну, как, честно неси. Тебя клевать будут, толкать, топтать, а ты всё равно неси.

И Зубов нёс. Волевой характер позволил ему прожить на пожизненном гемодиализе восемнадцать лет. Зубов боролся с организмом ради того, чтобы работать. Поблажек он себе не позволял, несмотря на состояние здоровья. И трудился так, будто каждый день последний. Но силы покидали, и работать становилось всё труднее. Особенно когда в колёса постоянно вставляли палки.

Настоящие ценности, увы, проверяются смертью. Что остается, когда все остальное перестает быть важным?

Знаешь, я любил приезжать домой, в свою деревню. Пройти с трассы эти восемь-девять километров пешком. А я заранее звонил. И отец топил баню. Ты с мороза приходишь — и в баню. Потом на столе каша, суп, картошка из печки. Творог, сливки. Всё деревенское. Наше. Когда приезжаешь домой — это счастье. А всё остальное — наносное.

— говорил Александр Зубов в последнем в жизни интервью, записанном Тамарой Епериной.

Настоящие ценности проверяются — счастьем.

Высшей точкой счастья для Зубова было возвращение домой. И сам путь домой — 8-9 километров пешком — тоже был неотъемлемой частью этого счастья.

Думается, в глубине души Зубов понимал свое великое дело по восстановлению и защите маленьких домиков как такое возвращение домой, только уже в масштабах какой-то большей общности. Города? Народа?

…Зубов выступал против того, чтобы возвращать Ульяновску старое имя — Симбирск. Он считал, что маленький губернский город будет никому не интересен и люди сюда не поедут, а Ленин-де — всемирно известная личность.

«Наш город известен как родина Ленина. Этот бренд уникален. Надо сохранить его. А Симбирск — обычный губернский город, кстати, не самый старый. Вряд ли этот бренд будет интересен стране и миру»,

— говорил Зубов. И, сам себе несколько противореча, в другом месте:

«Мы понимаем, что если не будет заповедника, то показывать гостям города будет нечего. Мы открываем новые музеи, следим за ними, и довольно часто к нам приезжают москвичи и искренне говорят: вы — лучшие в стране».

Противореча — потому что заповедник уже давно вышел за пределы мемориального комплекса, посвященного одному человеку. Это кропотливо восстанавливаемая жизнь старого города, кусочка старой России, и если, как правильно замечал Зубов, это убрать, то показывать будет нечего.

Музей-заповедник называется «Родина Ленина», но никакого «Ленина» там почти нет, осталась одна «Родина». Этим он и ценен по-настоящему.

Старая Россия, запечатленная в этих музейчиках, как в старых фотографиях, — это образ нашего дома. Дома, который от нас так же далеко, как от мальчика Саши Зубова, который учился в интернате при живых родителях.

Иногда кажется, что мы все оказались в таком интернате.

Пора домой.

Путь будет длинным, но идти по нему — уже счастье.

При легендарном директоре площадь заповедника увеличилась почти в четыре раза. Сейчас на его территории расположено 143 памятника истории и культуры и объекта культурного наследия, 17 музеев, выставочный зал «На Покровской», Детский музейный центр и Научно-выставочный комплекс «На Московской». Отреставрировано 42 дома.

---

Источник: https://telegra.ph/Direktor-Rodiny-05-20