«От всей души» за «экватором». Кинофестиваль имени Валентины Леонтьевой в Ульяновске продолжается…
Звездные гости все прибывают. И наш портал без устали встречается с самыми «випованными» из них.
Сегодня мы предлагаем нашим читателям беседу с культовым российским кинорежиссером из семейства Михалковых Егором Кончаловским. Кроме того, вы узнаете, почему легенда советского кино, режиссер Вадим Абдрашитов, постановщик фильмов «Плюмбум, или Опасная игра», «Слуга», «Парад планет» и «Остановился поезд», больше десяти лет не снимает ничего нового. Наконец, теле- и кинорежиссер Алексей Самолетов расскажет, чем его так привлекает ульяновская тема…
ЕГОР КОНЧАЛОВСКИЙ: «ЕСЛИ БЫ НЕ ЛЕНИН, УКРАИНА НАЧАЛАСЬ БЫ ЕЩЕ В 1917-М…»
— С чем связан ваш уход от коммерческих фильмов, таких как «Антикиллер» и «Побег» к авторскому кино: «Возвращение в А», «Сердце мое – Астана»?
— Есть и еще один новый проект на азербайджанском языке «Баку, я люблю тебя!». Но вот в чем дело – у меня по-настоящему правильно сделанного коммерческого фильма ни одного не было. «Антикиллер» случайно оказался таковым. Если бы его выпустить сейчас, он провалился бы в кинопрокате. Просто он попал в свое время, когда так нагло и жестко никто не снимал. А «Побег» просто хорошее кино, плотная история, замечательный актерский ансамбль во главе с Женей Мироновым. Я и не делал никогда по большому счету коммерческого кино. Случался кассовый успех – хорошо. Нельзя, снимая блокбастер, заниматься этим чуть-чуть. Тогда теряется сам смысл этого предприятия – заработать как можно больше денег. Законы коммерческого кино ничего общего не имеют ни с творчеством, ни с вдохновением, ни со свободой. Одним словом, ни с одним из тех механизмов, которые включаются у людей, занимающихся искусством. Так что в моем случае, все, что я снимаю, – авторское кино, более или менее успешное. При том, что «Возвращение в А» был даже на «Оскаре», он яркий пример истории неуспеха. Ибо кассового успеха не возымел. Я его вообще решил в кинотеатры не отдавать. Покрутили по телевидению и ладно.
— Возвращение к фильмам в формате «Побега» и «Антикиллера» возможно?
— Очень может быть. Я мечтаю снять настоящий блокбастер по всем правилам этого жанра. Другой вопрос, что на сегодня я для себя разделил коммерцию и творчество. Когда выступаю как режиссер, я – враг продюсерских императивов. Когда становлюсь продюсером – враг любых режиссерских капризов. И в коммерческом кино я предпочел бы быть продюсером.
— В этом смысле с фильмом «Сердце мое – Астана» у вас, говорят, были определенные сложности?..
— Эта картина делалась к 20-летию независимости Казахстана. От Советского Союза, судя по всему. В такой ленте, определенные императивы должны учитываться. В Астане сценарий сначала завернули, объяснив: «У нас там проблема дикая, мы даже ворошить ее не хотим». Например, все казахские чиновники, переехав из Алма-Аты в Астану, завели себе вторых жен. Покинутые супруги создали сообщество и начали писать Нурсултану Назарбаеву с просьбой прекратить это безобразие: их мужики официально живут с любовницами. Вот вы улыбаетесь, и я могу это понять, а в Казахстане национальная проблема, когда чиновники живут на две семьи. Так что абсолютно свободным при создании этого фильма мы быть не могли…
— С мая прошлого года вы в Ульяновске уже третий раз. Что-нибудь из увиденного внове оставило яркие впечатления?
— Это в первую очередь связано со сложившимися хорошими отношениями с замечательными людьми – от вашего губернатора Сергея Морозова до директора ДК «Губернаторский» Елены Сафроновой. По-человечески меня просто покорила Елена Николаевна Сергеева, директор музея современного изобразительного искусства, где экспонируется мой прадед Петр Кончаловский. Она – абсолютно гениальная культурная женщина как будто из XIX века. Ну и конечно я не могу не связывать ваш город с Лениным. В последнее время у Ульяновска появились иные приоритеты: Карамзин, Гончаров, Пластов. Но Ленин-то все-таки больше пошумел. С исторической точки зрения он из ваших земляков личность наиболее весомая в смысле гениальности, в одном ряду с Чингисханом, Тамерланом, Гитлером, Наполеоном, Сталиным. Можно спорить о полюсности этого гения – плюс или минус. У меня, например, особенно в свете развала СССР отношению к Ленину поменялось. В лучшую сторону. Кем бы он не был – террористом или профессиональным революционером, что, впрочем, сейчас почти одно и то же – все, за что его сейчас клянут, было продиктовано необходимостью и безграничной верой в экспорт рабочее-крестьянской революции. Он, несмотря на свою крайне радикальную установку на раздувание мирового пожара, мыслил глобально и был, кстати, настоящим собирателем земель, жил не ради того, чтобы разграбить страну. Если бы в начале прошлого века власть в стране захватили ленинские оппоненты, включая еще одного вашего земляка Керенского с его либералами… Все развалилось бы уже тогда. И, наверное, то, что происходит на Украине сейчас, случилось бы еще в 1917 году… У России всегда были, есть и будут враги. Это естественно. И бессмысленно Обаму с Меркель обвинять. Это просто война, которая перманентно будет всегда.
— Раз уж мы об этом заговорили, а вы в теорию мирового заговора верите?
— В Бранденбургский клуб, комитет 300, мировое правительство верю не особо. Я считаю, что все проще. Глобализация это и есть мировой заговор. Сегодня практически все мировые мегаполисы схожи, как братья-близнецы. На Елисейских полях в Париже сегодня уже не осталось ничего французского. Там вместо парижских бистро сплошные «Макдональдсы», прочие фаст-фуды, кофе-шопы… Этот гастрономический пример ярко показывает главную цель «мирового заговора». Разрушить самоидентичность, сделать всех одинаковыми. Чтобы всем продавать кока-колу, а про квас и пирожки с гречневой кашей никто не вспоминал. Стереть границы в умах людей и взять их тепленькими.
ВАДИМ АБДРАШИТОВ: «ГРАЖДАНСКОГО ОБЩЕСТВА НЕТ, И С НАМИ МОЖНО ДЕЛАТЬ ВСЕ»
— С легкой руки кинокритиков за вами прочно утвердилась репутация социального режиссера. Вместе с тем вы с 2003 года не снимаете кино. Кончились социальные темы? Или их напротив столько, что не знаешь, за что браться?
— Просто расслабился в какой-то момент, недооценил ситуацию вокруг российского кино в целом. Переоценил свои силы. Доставал деньги для дорогостоящей по российским меркам кинозатеи. На это ушло много времени. И оказалось, что впустую. Сейчас я стал приземленнее. Но снова все время уходит на поиски денег, пусть даже для менее напряженного в финансовом смысле замысла.
— Не просто творчески и человечески жить во времена повзрослевших «Плюмбумов»?
— Если бы Россия была страной «Плюмбумов», было бы проще. «Плюмбумы» – бессребреники. Сейчас все страшнее. Все только за деньги. И за очень большие деньги. Скорее уж нынче настали времена взрослых друзей Плюмбума из различных силовых органов, которых можно купить с потрохами. За самую невзыскательную идею. Все зависит от размера оплаты.
— А главный герой фильма, подросток середины 1980-х интересен его сегодняшним ровесникам, как вам кажется?
— Гораздо интересней, чем если бы я взялся снимать про того же повзрослевшего героя наших дней. Подросткам интересен такой же пацан, который замечательно «разводит» взрослых, держа их на коротком поводке. Это им сегодня, что называется, «в тему».
— Обсуживающая власть прослойка из другого вашего фильма «Слуга» нынче тоже актуальней, чем раньше?
— Есть такое ощущение. У меня – даже уверенность. Не потому ли этот мой фильм сейчас вообще не показывают по телевидению? Боятся, что кто-то кого-то узнает…
— Вы первый еще в начале нулевых запустили в обиход понятие «зомбирование населения». Сегодня, когда термины вроде «зомбоящик» прочно утвердились в жизни страны, каково чувствовать себя первопроходцем?
— Это такая «заслуга», пионером которой мне считаться не хотелось бы. Особенно в условиях, когда на кино- или телеэкраны крайне редко пробивается что-либо толковое либо по-настоящему полноценно художественное. Даже просто объективная информация редкий гость в сегодняшнем телемире. Когда я впервые об этом заговорил, даже не предполагал, какие масштабы это может принять. Такие, что бороться с этим почти бессмысленно. Бороться – забота гражданского общества. Которого нет. Поэтому, как ни печально это прозвучит, сейчас с нами можно делать, все.
АЛЕКСЕЙ САМОЛЕТОВ: «БЫТЬ МУЖЕМ ИРАДЫ ЗЕЙНАЛОВОЙ – ЭТО ВОСХИТИТЕЛЬНО»
— Кроме фильма о «Руслане» и «Авиастаре» и того, что ваша супруга бежала в нашем городе эстафету Олимпийского огня «Сочи-2014», вас что-то еще связывает с Ульяновском?
— Когда с конвейера ульяновского автозавода начали сходить первые «Барсы», я договорился с тогдашним директором УАЗа и для меня собрали одну из первых машин. Если не считать проблем с комплектующими, получил море удовольствия за рулем. И с тогдашним директором предприятия Пал Палычем Лежанкиным у нас сложились самые добрые отношения.
— Какова дальнейшая судьба того «Барса»?
— Машина отходила два с половиной года. Потом я от нее подустал и продал. Дальнейшая ее судьба мне неизвестна. Сейчас, хотя у нас на семью три машины, включая «Мерседес», на фоне совсем уж дурных историй, когда надо доехать туда, куда надо доехать, всерьез рассматривается покупка «Патриота Пикапа». Так что не исключено возвращение на ваш автозавод. Там очень разумные мужики у вас работают. Я вообще люблю любую хорошую транспортную технику. Ваш город умел ее делать. И умеет. Это вызывает уважение.
— Идея фильма «Путевка в рай» родилась из этого уважения?
— В том числе. Сначала был фильм «Руслан, который объединил мир». Теперь вот новая работа, заказчиком которой выступили люди из «Волга-Днепр». Благодаря вашим самолетостроителям мы дважды без проблем оказались в Папуа-Новой Гвинее. К тому же мы давно работаем с Алексеем Ивановичем Исайкиным. Знакомы и дружны с ним еще с первых авиакосмических салонов в Москве уже скоро 20 лет как. У первого фильма огромная пресса, около миллиона просмотров в Интернете. Неоднократные повторения в телеэфире и неизменно высокие цифры по рейтингам. Ну и, кроме того, участие в программе Нью-Йоркского фестиваля телепрограмм и фильмов.
— Вы в прошлом еще и военный корреспондент телеканала «Россия». Сегодня в связи с событиями на Украине как вы оцениваете работу своих коллег?
— Я перестал заниматься военной журналистикой 13 лет назад. Любому экстриму существует свой предел. Те из коллег, кто работает на войне, – это особая психология, особая школа, особое восприятие действительности. У них нет права разжевывать сопли. Есть право сделать материал, который остановит гибель людей или не остановит. В связи с этим у военного журналиста порой возникает проблема с человеческой составляющей. Снимая самоубийцу, можно ведь поставить камеру на штатив и ждать, когда он сиганет с многоэтажки. А можно, если есть запас времени, остановить этого человека. Но это как не цинично, будет пренебрежение журналистикой…
— Журналистским и человеческим оценкам есть место, когда работаешь на войне?
— Понимаю, о чем вы… Мое личное железобетонное правило: не говорить о том, чего не видел. И о том, в чем не разбираюсь. Ту информацию об Украине, которую я черпаю сегодня преимущественно из Интернета, это колоссальная по своему цинизму помойка, в которой очень сложно разобраться нормальному человеку. Причем и с той, и с другой стороны. Обилие материалов в попытках извлечь свою выгоду ставит голову набекрень. Люди преследуют определенные вполне конкретные цели – за гранью добра и зла. Это война безумных денег, за которые отдуваются люди. И я согласен с позицией своей жены в этом вопросе. Работать надо по принципу: что вижу, то пою. Чтобы в эфире было только то, что есть на самом деле… А что было в основе творящегося сейчас там безобразия станет ясно не сегодня. Хорошо, если разум возобладает, и это узнаем мы, а не наши внуки…
— Кстати, какую информацию в Интернете про вас ни возьми, при том, что вы самодостаточный профессионал, везде присутствует одна строчка. Угадайте с трех раз какая…
— Угадаю с одного: «муж Ирады Зейналовой» (улыбается). Восхитительно… У нас диаметрально поменялась ситуация. Когда-то в любой информации про Ираду Зейналову обязательно писали «жена Алексея Самолетова». Пусть так. Надо же эстафету передавать в свои добрые руки (улыбается). Ира во многом повторяет в профессии тот путь, который прошел я. Опыт в нашем доме, к счастью, есть. Она очень четко прислушивается к тем моим советам, которые касаются экстремальных ситуаций. Поэтому до сих пор жива-здорова, ни разу не была в заложниках и пока не сошла с ума…
— В семье двух телевизионщиков сыновья «отлучены» от профессии?
— Наш с Ирадой общий сын Тимур еще в детстве нам заявил: «Я не сумасшедший, чтобы заниматься тележурналистикой. Буду изучать иностранные языки в военном университете» (смеется). Мой сын Олег от первого брака с детства серьезно занимался балетом, учился до восьмого класса в специальной школе при балетном училище. Все-таки мама у него балерина, народная артистка России. Потом встал выбор: либо быть звездой, либо стоять всю жизнь в кордебалете. На звезду он не тянул, а к кордебалету психологически не был готов. Поэтому теперь занимается логистикой и компьютерным программированием в «Транснефти». Так что двух телевизионщиков на один большой дом – это вполне нормально. И даже выше крыши.
Иван Собакин